Игумен Нектарий Морозов

 

Уникальный инструмент

Слово — очень важный, по-своему уникальный инструмент. Настолько уникальный, что святые отцы нередко — по праву обладания им — именовали человека не как-то иначе, а «существом словесным».

Несовершенный, безусловно, инструмент, поскольку есть вещи, переживания, истины, которых посредством слова вполне не выразишь, все равно недосказанность, неясность останется.

В особенности это касается жизни духовной — неслучайно преподобный Исаак Сирин писал о том, что «словеса — орудия мира сего», в то время как «молчание — таинство будущего века».

И, тем не менее, дар слова крайне важен. И не только как возможность общения друг с другом, возможность передать опыт или рассказать о пережитом. В слова ведь облекаем мы и свою молитву, свое обращение к Богу.

Есть, конечно, и молитва без слов, о которой, в частности, святитель Феофан Затворник пишет, но она без труда в молитве словесной, как правило, не рождается в нашем сердце. И вот причина, почему нужно быть со словом как можно осторожней — чтобы настройки этого инструмента не нарушились, не сбились.

Когда говоришь много, не думая о том, точно ли все так, как ты говоришь, когда говоришь на ходу, скоро, не задумываясь, когда допускаешь лукавство и ложь, когда, наконец, говоря, не помышляешь о Боге, то меняется отношение к слову.

Причем не у окружающих тебя только людей, а у тебя самого. И ты уже произносимое тобой не воспринимаешь всерьез, глубоко — не то, что как истину. Слова утрачивают свою значительность, весомость, так — скачут, как мячики для пинг-понга…

И как же тогда молиться? Ведь ты и слова молитв, исходящие из твоих уст, точно так же всерьез, глубоко, как истину воспринять не можешь. Оттого и случается столь часто, что молишься и… сам себя не слышишь или — самому себе не веришь. И закончив свое правило, даже сказать подчас не сможешь — о чем Господа просил, зачем Его беспокоил.

И сердцу не открывается глубина молитвенных воззваний, и сердце не открывается для Бога… И виной тому — отношение к слову. Хотя, не к слову, конечно, только, но и к жизни всей.

Чтобы научиться правильно говорить, крайне важно научиться… молчать. В молчании накапливает человек ту внутреннюю энергию, которая наполняет затем слово, делает его сильным, полновесным.

В молчании рождаются те мысли, которые, не будучи высказаны сразу, наскоро, обретают подлинную значимость и глубину. А лишнее отсеивается, потому что когда познает человек покой и пользу молчания, то уже не решается нарушать его просто так, ради каких-то пустяков.

И сбывается известная пословица, утверждающая, что «слово — серебро, а молчание — золото». Впрочем, слово, из среды молчания изошедшее, тоже нередко бывает золотым.

Удержание неудержимого

Пост всегда есть время не только молитвы, покаяния и ограничения себя в пище, но и пора «само собирания», что преподобный Исаак Сирин называл «погружением в самого себя от греха ».

Это время, когда человек больше, нежели когда-либо, оказывается способным к тому заповеданному нам отцами деланию, которое выражалось кратким повелением: «внимай себе», ибо без внимания этого ни наша борьба — с собою самим ветхим, своими страстями, соблазнами и искушающими нас демонами,— ни наш труд никогда не увенчаются успехом.

И потому постом человек гораздо лучше, чем обычно, начинает видеть себя — какой он вообще есть и что в нем более всего противится той новой, лучшей жизни, к которой он всеми силами стремится.

И что же открывается ему тогда? Многое… И в частности — то, что львиная доля его падений так или иначе сопряжена с невоздержанием языка.

Языком грешить «легче» и «удобнее» всего: для того, чтобы совершить какой-то грех самим делом, подчас бывают нужны какие-то определенные обстоятельства, условия, усилия, наконец, а язык — он всегда при нас.

И что проще, чем кого-то походя осудить, кого-то по нерассудительности, а то и намеренно даже, оклеветать, кому-то грубо ответить, кому-то солгать? Или суесловить, пустословить, терять счет произнесенным словам и собственно нить разговора?

Подводишь вечером итог прожитого дня и приходишь в уныние от невозможности разобраться во всем тобою сказанном: что верно, что неверно, что правда, что неправда, что хорошо, а что худо. И все оттого, что слишком много слов.

Воистину прав был тот отец, который говаривал: «Не умножай словес твоих, чтобы не умножились грехи твои». И не только потому, что среди слов наших слишком много слов греховных, но и потому, что вообще «в многословии не избежишь греха».

Многоглаголание рассеивает, обессиливает, не позволяет трезво оценить себя самого и ту ситуацию, в которой находишься. А все выше исчисленное естественным образом обуславливает множество падений — мелких, «повседневных», порой же и весьма серьезных.

Осуждение, неразрывно связанное с многословием, лишает нас помощи Божией. Благодать отступает, и человек получает замечательную возможность увидеть себя, каков он есть, когда не покрывает и не уберегает его от преткновений милость Господня.

Это, наверное, и подразумевал преподобный Антоний Великий, когда предостерегал: «Бог дотоле хранит тебя, доколе ты хранишь уста свои».

Но даже если, многословя, и удается человеку каким-то чудом избежать осуждения, злословия, намеренной или ненамеренной лжи, то было бы серьезной ошибкой считать, что ничего худого в нем тогда нет.

Многие слова наши на самом деле бывают рождены гнездящимися в нашем сердце гордостью, тщеславием и самолюбием и, произнесенные, в свою очередь питают и укрепляют эти страсти в нас.

И сверх того — многословие опустошает, оно уподобляет человека дому, в котором окна и двери всегда нараспашку, отчего не удерживается в нем тепло, как его ни топи. Кому не знакомо: помолился, умилилось сердце, согрелось, а потом разболтался с кем-то, и все — ни умиления, ни тепла как не бывало.

И начинай все сначала, с нуля. Вот почему обращает наше внимание «главная стихира» Святой Четыредесятницы на то, что, помимо прочего, «пост истинный есть… воздержание языка»: без него, значит, не получится ничего, не будет наш пост ни приятен, ни благоугоден.

Но что же делать с собой, точнее, со своим языком, который, по апостолу Иакову, есть «неудержимое зло» (Иак. 3:8), который привык к необузданной, неограниченной свободе?

С тем самым языком, о котором писал где-то в письмах своих святитель Феофан, что хорошо было бы приспособить к нему машинку специальную, чтобы как только скажет он слово лишнее, так сразу колола она его чем-то острым…

Нет, к сожалению, такой машинки. И выходит, что бороться с «неудержимым злом» нам нужно самим.

И на эту борьбу явно не хватит немощных человеческих сил, но потребна тут помощь Божия, иначе зачем бы такой великий муж, как царь и пророк Давид, молил в сокрушении сердечном: «Положи, Господи, хранение устом моим и дверь ограждения о устнах моих» (Пс. 140:3).

Ведь неслучайно мы постоянно слышим эти псаломские стихи за вечерним богослужением в храме, неслучайно и постом звучат они, с особенной силой воздействуя на душу нашу, во время литургии Преждеосвященных Даров.

Значит, и для нас эти слова псалмопевца должны стать нашей собственной, личной молитвой. Но и от себя нужно обязательно приложить нечто — тот труд, без которого и Господь нам не поможет, без которого не к чему будет в нас привиться благодати Божией.

Есть у преподобного Иоанна Лествичника такой совет, ценность и полезность которого для всех, от своего языка страдающих, невозможно переоценить. «Чтобы удержать в себе гнев,— учит он,— не размыкай уст твоих».

То есть, что бы ни творилось у тебя в душе, что бы ни рвалось наружу, постарайся промолчать, отнесись к этому как к самой важной своей в этот момент задаче. Перетерпи, а после будет легче: есть такой духовный закон, согласно коему страсть, которой ты раз, другой, третий не дал ходу, постепенно слабеет и изнемогает, и многословие тут не исключение.

Есть, наряду с этим советом, и одно замечательное правило: не говорить, не подумав о цели, которой ты хочешь посредством сказанного достигнуть, не задавшись вопросом, а нужно ли в принципе это слово, полезно ли оно тебе и окружающим, и, главное, угодно ли Богу.

Оно, принятое и соблюдаемое, оказывает отучающемуся от многословия огромную помощь. Бывает, конечно, и так, что человек настолько привык к празднословию и пустословию, что что бы он ни делал, слова все рвутся и рвутся наружу: стоит сказать одно по необходимости, как другие непроизвольно следуют за ним безо всякой уже действительной надобности.

И тут, наверное, пригодится «рецепт», который приберегал для некоторых своих духовных чад схиигумен Савва (Остапенко): он давал особо нуждающимся в этом послушание — не произносить в день более 33 слов.

И помогало! Так что и разрешенные уже от такой своеобразной епитимьи, почувствовав от нее пользу, поняв на опыте, что значит «слова расточают, а молчание собирает», сами просили ее продлить.

Не всегда, разумеется, это возможно и по обстоятельствам жизни, и по обязанностям на работе, однако взять на себя на какое-то время с благословения духовника правило говорить как можно меньше, исключительно по необходимости, а какие-то часы (или даже дни) проводить в совершенном молчании — можно.

И результат обязательно будет. А еще будет он, если в нашем сердце начертается то, что объясняли когда-то давным-давно своему ученику авве Дорофею его преподобные наставники Варсанофий и Иоанн: «Ты потому так много говоришь, что не познал еще происходящего от многословия вреда».

Вред этот — разорение всего, что так мучительно, столькими потами и скорбями мы созидаем, разорение нашей доброй христианской жизни.

Появится досада на многословие, появится к нему неприязнь и даже ненависть — и оно постепенно уйдет из нашей жизни, как и говорил победивший многословие авва Дорофей: «страсть, которую душа возненавидит, не пребывает в ней долго».

Игумен Нектарий (Морозов)

по материалам сайта: ПРАВОСЛАВИЕ.РУ